Из дневника «Хроники отсутствия»
Суббота, 30 июля.
Первые ощущения всегда самые сильные. То же самое касается и лишений. Оставив сотовый без внимания в комнате, вдруг осознал, как восприимчив к звукам, к касаниям, к воздуху. Поездов здесь ходит безумное количество, и каждый раздается гулом в ушах. Оглушающей стала и тишина.
Изначально идея недельной командировки на дачу была подперта тем, что я, болтавший, скорее трепавшийся об альбоме, достал абсолютно каждого, и поэтому пятиться назад больше не было возможности. Пообещал себе написать пять-семь текстов, авансом поощрив фасолью и соевым молоком. Попутно захватил лекарства, чтобы привести себя в порядок физически.
Вычурно дорогой, поблескивающий на солнце портсигар Сенатор, купленный на радостях со стипендии здесь оказался не более, чем игрушкой, такой же нелепой, как я, стоящий в спортивной куртке посреди двора и дожидающийся Наташу, которая должна была вручить с собой второй томик Буковски. Последнего за день прочитал порядка 250 страниц. Хоть в чем-то преуспел. Придумал гениальный оборот "Кровавая Мэрия". Было решено совместить утреннюю пробежку с походом в магазин на соседней станции. Наивно было полагаться на дорогу, лежащую через поле, пустившую меня в путь то ли на пятьдесят минут, то ли на вечность. Результатом стала пачка болгарских сигарет "BT" за 44 рубля на моем столе. Все-таки количество здесь бьет качество.
На обед сварил компот из трех видов смородины на участке (главная отдушина, добавляю ее в кашу и жру гроздьями по утрам). Читал весь день, мечтательно размышляя о женщинах и писательстве, но боялся даже мысли о том, что придется не просто сидеть за столом, а что-то черпать по итогу. Напоследок вышел в поле, перебирая землянику ногами, лег, закурил, поставил Радиохед. На обратном пути присмотрел соседские кусты, с которых можно будет нарвать малины на завтрак. Развел огонь, небрежно пожарил черный хлеб на ужин. От костра в спешке бежал до дома. Меня все еще пугает темнота. За столом я уже часа четыре. Звук комаров и стук вагонов, квашеная капуста и чай без сахара, заголовки "Операм пришлось стрелять" из 2002 и еще не заученный Дельфин. Первый день прошел, а я успел соскучиться. Только не знаю по чему. Черновой вариант первого текста лежал передо мной.
________
Воскресенье, 1 июля.
Очнулся и, к своему удивлению, обнаружил на часах половину седьмого. За окном без перерыва тарабанил дождь. Вся кровать и одеяло, которые служат днем лежбищем, были насквозь мокрыми. Без понимания, но с силой оттащил их на веранду, а сам, весь обмокший, вернулся в постель. К половине двенадцатого проснулся окончательно. Стоит составить расписание, если хочу все успеть. Дошёл до родника, набрал воды, умылся и помыл голову. Потом поплёлся до ближайшего поля собрать земляники на завтрак. На обратной дороге обглодал малины. Залил кипятком овсянку и чай, добавил смородины и прихваченных ягод. Теперь на телефоне нет пропущенных — это не удивляло, но радовало. Уселся на ступеньках, закурил и продолжил читать. Солнца все не было. Единственной идеей его призвать было разложиться посреди участка. Одеяло было все ещё влажное и с пятном от аджики, пролитой в первый день. Трюк сработал, на пекле разморило и захотелось спать. Грохот товарняков сменяется шумом листвы. Но мысли никак не приобретают законченную, осязаемую форму.
Прошло порядка полутора часов, пока я просидел над блокнотом, выдал два абзаца и завершил предыдущий. Не знаю, много это или мало. Проливенный дождь вновь не позволял выходить на улицу, зато пополнил оставленную на порожках чашку чая, приятный сюрприз. Но свежий влажный воздух манил, поэтому решил пройтись до заброшенной церкви, которую мы иногда проезжали по дороге. Уставился на развилке, глядел на вышедшее из облаков солнце заката и с упоением стоял добродушно перед ним. Прошёл ещё несколько поворотов, окончательно потеряв надежду найти постройку (точнее разрушенку), как вдруг в одном из домиков увидел фонящий телевизор с включённым футболом. Думаю, играет неизвестно кто, да и черт с ними, двинулся дальше до угла, справил нужду и, расстроенный, поплёлся обратно. Но из динамиков орал Стогниенко, да, это точно он. Значит, играют наши. Блять, серия пенальти. И я упрямо приставила, как баран, у забора, пытаясь разглядеть лица игроков. Наши, впрочем, выиграли. От мужчины продолжала идти струйка дыма, женщина вышла, я извинился, что потревожил, и ушёл в сторону дома. Где-то глубоко внутри пыталась взыграть радость. Но точно не здесь.
К ужину открыл банку горошка, нарезал лук и морковь, про которые совсем забыл. Закончил первый рифмованный текст, вышло паршиво. У меня тут своя серия пенальти. Борьба с графоманством, тупостью и рассосредоточенностью. Писательство требует дисциплину, а я даже проснуться по будильнику не в силах.
Без двадцати час, пора ложиться спать.
________
Понедельник, 2 июля.
К пяти часам дочитал вторую книгу Буковски. Решил убраться в комнате, подмести. На полу оказалось много сточенного карандаша. Ручка перестала писать ещё в первый день, даже толком не начав. Утро выдалось бодрым, хотя этому ничего не предвещало. Прошёлся до железной дороги, босиком и с пустой баклашкой. Наполнил водой, там же умылся и немного почистил волосы. На станции есть великая табличка "Возможность падения с платформы", лучшее название для романа, но на деле пережеванный Уэльбек. Его, к слову, придётся читать на айпаде, что на солнце не так уж и ловко. Пока заваривался чай и перемешивались овсяные хлопья с ягодами, непостижимым мотивом начал отжиматься и даже боксировать. Потом провёл весь день за чтением, сделав несколько заметок в блокноте. Первый день, когда стоит настоящий зной. Страшно, что я ещё не думал о ней. Сидит, наверное, дома, противясь жаре. Нет, даже в голову ничего не приходит, пока не беру в руки телефон с фотопленкой. Только сейчас заметил перед собой, прямо между обеденным столом и окном кусок покрашенной древесины. ДСП или ДВП, что-то типа такого. Окрашенного в фарфорово белый цвет с небрежными мазками фисташкового. И падшая муха прибита крылом к его поверхности. Просто охуенно.
Некоторые тропы садового кооператива полностью пропахли дешёвым табаком. Теперь-то мне хорошо знаком его вкус. Посуду в этот раз вымыть удалось не то что с лёгкостью, а даже с изяществом. Гнусным, почти трагическим стало известие, что нужно явиться к врачу завтра в 8:30. Чем заниматься в городе вечером предположений не было, либо уткнуться в планшет читать, либо попробовать пройтись до парка. В интернете сидеть нет никакого желания.
И снова электричка, непривычно вычищенная, коптящийся Чермет за окном и мужики, с особым усилием гундящие что-то своим вычесанным и опрятным жёнам. И я, с немытой полнедели головой, без носков, но упёртый в свой блокнот. Клиенты РЖД. Станция Криволучье.
Около восьми вечера все же решил дойти до какого-нибудь места, чтобы посидеть и почитать. Прошёл вглубь улицы Пузакова, к военной стеле. Выбрал "Платформу" Уэльбека. Михаил Наговицкий прозвал его ерундистикой, интерес только усилился. Распаковал портсигар, будто вознаграждая себя нормальным табаком. Подошедшего мальчугана, покушающегося на, редкие для меня, сигареты, я послал. Примерном одно время со мной объявил о себе пожилой и совсем дряхлый мужчинам блуждающий по этой импровизированной аллее от скамьи к скамье. Вот и теперь подсел ко мне с бутылкой "Козла", да, это было он, я точно разглядел. Видимо, его самого смутила такая наглость с собственной стороны и спокойствие с моей, что самостоятельно побрел до следующей скамьи. Прочитал порядка сорока страниц, ещё не понял, нравится или нет. Закончил на моменте, где герой, пролетая на самолёте, желает чеченцам спокойной ночи. Прямо как в феврале 2016-го.
Так бы и сидел дальше, но нужно было спешить, вставать на приём рано, да и лекарства пора принять. Убрал планшет и удивительно резвым шагом отправился домой. Бросив взгляд сквозь деревья, увидел, что старик тоже покидал сквер. Заранее решил, что поставлю группу Ля Фам в наушниках. Открыл упаковку апельсинового сока. Я практически бежал, скакал по тротуару, раскрывая рот и всматриваясь в мерцающие огни домов и фонарей, разглядывая каждой лицо в машинах. Я почувствовал себя дома. Я был, похоже, счастлив.
________
Вторник, 3 июля
«Жить без чтения опасно: человек вынужден окунаться в реальность, а это рискованно.» — издает главный герой. Очевидно, нынешний год у меня проходит под флагом побега от этой самой реальности.
После возвращения из города, загорать вовсе не хотелось, поэтому проходил до вечера в махровой спортивной толстовке и плюшевых по-удобному широких спортивных штанах, распивая кофе из небольшой чашечки и поедая овсяные печенья в немыслимом доселе количестве. Прочитал еще порядка 140 страниц и, сидя на веранде с зеленым чаем и уже почти забытым вкусом болгарских сигарет теперь достаточно уверенно поймал ощущение, что лучше время (по крайней мере лето) я еще не проводил.
01.28. Разговоры о паломничестве не прошли даром: за два с половиной, вроде бы, часа написал хороший, как кажется, текст, наконец не ныряя за неумелым убогим стихотворным сложением. Прямо на месте пытаюсь и зачитать их — выходит уже хуже. Перепечатал их все из блокнота в заметки, прежние зарисовки теперь кажутся не такими уж и плохими. Спать совсем не хочется, но и садиться за что-то уже поздно. За окном мерещится небольшой дождь, мотылек витает под абажуром лампы. Чем ярче свет, тем больше он губителен. Интересно, предпринимает ли он какие-то попытки спастись, когда понимает, что в западне. Если вообще понимает.
________
Среда, 4 июля
Мысли о женщинах не давали мне покоя. Из страницы в страницу разворачиваются безумные любовные сцены, а в голове проносятся те крупицы, что остались в памяти: кадры, лица, мгновения, брошенные на прощание фразы, невозможная близость.
О том, чтобы уехать прямо сегодня, думал четырежды, пока дождь, не останавливаясь, поливал третий час. Аккумулятор пожирал последние проценты на планшете, и я снова оставался наедине с личным альбомом воспоминаний. Ничего больше не осталось, кроме сожаления и бездушных номеров в телефонной книжке. Кажется, что я не способен уже не на что, провалил все вызовы, упустил все шансы. Пытаюсь барахтаться, натяжно выблевывать из себя бездарности, пока жизнь происходит где-то далеко и с другими.
________
Четверг, 5 июня.
На самом деле, я приехал еще в пятницу, но до блокнота с карандашом так и не добрался, поэтому эта запись будет последней.
Я так и не смог справиться с грызущим одиночеством, переходящим в тоску. Унынием, близким к обреченности. Из чувства стыда решил хоть сейчас заняться делами, обрубил и собрал иссохшиеся и отмертвевшие сучья с яблонь и вишен. И тут окликнул меня старик с соседнего участка. Борода, пёс, живые глаза. Бражка, прима, мольбы в небеса. Затворничество, страх, в словах слабость. Бесконечные мольбы о прощении, крытка на двадцать лет, заслание в горячие точки. Покаяние и смирение. Добрая мразь, как он сам признается. На прощание решил подарить мне пистолет, я вовремя замялся. Пообещал ему, что обязательно вернусь. Он не поверил, я тоже.
На электричку пришлось бежать и собираться впопыхах. Теперь под столом осталась забытая бутылка шампанского, которую я приберег напоследок, отпраздновать свою командировку. Но празднование не состоялось: два готовых текста, один черновой и пустота вагонов. На седьмой день Бог освятил все прежде сотворенное. Мне благословить было нечего.